Eвгений Матвеев

Еще в университете мы познакомились с Колей Шабуниным. Он работал завхозом в студклубе. Я закончил истфак, Коля куда-то исчез с горизонта. И вдруг я узнаю, что есть общежитие, в котором – Шабунин живет и работает, и Юра Асланьян там же живет. Я к ним стал туда заходить. И вот однажды сидим мы с Шабуниным, разговариваем, и зашла речь, что – а давай, сделаем клуб. В Политехе был сильный клуб авторской песни – им Филичкин Олег командовал, там исполнители были очень хорошие. И мы решили создать Клуб авторов. Шабунин, он руку набил на всех этих комсомольских делах – и он тут же: вот Устав клуба, вот название - «Клавесин». Дурацкое название, конечно, но «Клавесин» так «Клавесин», бог с ним. Устав набросал, на балкон вышел, зачитывает мне – мне это уже не интересно, для меня главное – чтобы песни петь. И вот нам дали помещение. Там была аппаратура какая-то, микрофоны концертные мы сами заработали. Но я повторяю: все это шло через Шабунина. Даже афиши у нас были: Шабунин руку себе голую сфотографировал, с гитарой...

И вот – у нас сложился Клуб авторов. Участвовало в нем 16 человек. Я ходил, собирал авторов по всем клубам пермским. Концерты проходили – каждые десять дней – бесплатные. На каждом выступлении авторы должны были на три четверти изменить свою программу. Сборные были концерты, были и бенефисы, но чаще – такие солянки сборные. И вот там я в первый раз увидел Новоселова Олега – он пришел на вечер. А приходил ли Олег Филичкин, я не помню: он был президентом клуба ППИ, к нам относился ревностно-болезненно, скажем так. Олег Элькин был (он уехал в Германию), был дуэт – Саша Лютин и Андрей Гуляев. Олег Плюснин выступал – он жил в этом общежитии. Так же, как в любое писательское объединение, приходили в Клуб авторской песни и графоманы, с пограничной ситуацией в голове люди. Один такой был – он работал на Банной горе санитаром. Он писал стихи, хорошие, только без «морали», без логического завершения. Песня начинается интересно, а потом слушаешь, слушаешь – и понимаешь, что выхода нет, по кругу все зациклилось... 

Афиш мы по городу не расклеивали, но слухи о концертах как-то распространялись, люди появлялись, приходили. Лица все хорошие, атмосфера доброжелательная. Всегда полный зал набивался, человек по двести. Помню, что слайды появлялись на всех концертах – какие-то картины мрачные. Сюр, скажем так. Не ко всем, конечно, песням этот сюр подходил.

Этот зал потом под дискотеки стали использовать – стулья после концертов выносили, и тут же дискотеки проводились. Помню, мы монтировали какое-то оборудование под дискотеку, потолок, что ли – нас Шабунин подрядил...

И вот так оно длилось, а потом как-то заглохло. Шабунин исчез, а без него уже... Комнату нам оставили, но мы раз-два собрались и перестали. 

Там же в общежитии размещались мастерские у художников – у Славы Смирнова... Фотографы там работали. Печенкин там же обитал. Встречались, здоровались, но с ними постоянных контактов не было.

А с компанией нашей поэтической – Асланьяном, Дрожащих, Беликовым, Субботиным – вот эти, скажем, близкие мне люди – мы тоже через университет сдружились. Асланьян учился параллельно со мной, а через него я познакомился с остальными. Я не пермский, из Красновишерска – жил в общежитии. Конечно, общаговская среда всех сблизила. Я во всех «веснах» принимал участие. Историк – он в них филологу всегда конкурент. Однажды ваши, филологи, победили, но совершенно не по правилам. Поставили какую-то пьесу, вроде рок-оперы... Пели под фонограмму, что-то изображали, стихи декламировали. Нам-то казалось, что ничего в этом хорошего нет, а им дали первое место.

В акциях их поэтических я не участвовал. Хотя вместе с ними выступал – на концертах сборных. Помню передачу с их участием снимали на областном ТВ – с группой «Политбюро». Юра Беликов сначала подводил платформу под выступление очередного поэта, потом тот выходил и говорил. Мне всегда непонятны были эти вещи. Вот – есть поэт. Зачем ему еще какая-то «обложка»? Есть поэт, есть его творчество. А в любой эпатажности – такакя тонкая граница между своеобразием личности и иногда обыкновенным бытовым свинством.

... А вообще наше поколение – оно мне напоминает карликовые березы. Росли, росли, но их скривило. У нас, скажем так, недостаточно сил оказалось, чтобы открыться, распахнуть себя. У нас короткое дыхание. Мы - это тот слой, на котором должны всходить какие-то таланты. В то время, в конце 80-х, казалось, что – вот, сейчас всё распахнется, каждый надуется, как шарик, и запереливается всё... А – нет. Этого не произошло. Об этом трудно говорить.

Но когда все распалось – для меня это было как-то безболезненно совершенно. Я думаю, что просто, наверное, мы окрепли – наш ансамбль, и начали самостоятельно работать. Нам уже другие авторы и не нужны были. А начался наш ансамбль тоже еще с университета. Я в самодеятельности участвовал студенческой. И в это же время стал писать песни, сочинять музыку к стихам. Ну, женился, стал петь вместе с женой, сестрой и братом жены. Ансамбль такой был, семейный. Потом по ряду причин он тоже распался, составы менялись, а вот жена моя, Галя, рядом остается. Мы участвовали во многих фестивалях. Самые крупные – это питерский фестиваль «Санкт-Петербургский аккорд» и памяти Грушина под Самарой. Я там уже не участвую в конкурсах – меня приглашают в жюри. А так, в общем-то, во всех фестивалях крупных я участвовал. Но в виде какого-то текста истории ансамбля у меня нет, я не записывал. Я, как герой «Маятника Фуко» - все время вспоминаю, как он говорит: «Вынь пробку!» Вынь пробку! Не надо копить, держаться за достижения – легче надо быть.

июнь 2002, АЛК